Образование

Как порой тяжело учителям отпускать детей во взрослую жизнь

Мало кто знает, что знаменитый узор ленинградского фарфора это символ памяти о героическом подвиге блокадников Ленинграда Самый известный узор ленинградского фарфора — Кобальтовая сетка. Он появился вскоре после снятия блокады в 1944 году. Это был не просто геометрический орнамент. Художница Анна Яцкевич, автор знаменитого синего логотипа ЛФЗ, расписала сеточкой сервиз скульптора Серафимы Яковлевой в память о заклеенных крест-накрест окнах домов и перекрестном свете прожекторов, освещавших небо блокадного Ленинграда. В 1958 году в Брюсселе прошла Всемирная выставка, где Ломоносовский фарфоровый завод (ЛФЗ) представил самые лучшие свои творения. Сервиз с «Кобальтовой сеткой» для выставки специально не готовился, с момента его создания прошло уже 14 лет, и он просто входил в ассортимент завода. Но неожиданно именно он получил золотую медаль. К сожалению, Анна Яцкевич не дожила до триумфа своего узора. Она, как и многие блокадники, умерла вскоре после войны, так и не узнав, что ее рисунок стал символом русского фарфора…

Мы, дети шестидесятых-семидесятых, очень любили хлеб. Не в том смысле, что мы любили его есть, потому что жили плохо, голодно, и хлеб спасал наши юные организмы от недостатка калорий. Мы его любили вообще. Как идею, как символ, как что-то очень важное, незыблемое и прекрасное. Мы ведь росли на фильмах про войну, на рассказах деда о том, как мамка пекла ему и еще семи его братьям лепешки из лебеды, на бабушкином укоризненном взгляде, когда недоеденная корочка отправлялась в мусор. А ещё бабушка всегда сгребала хлебные крошки со стола в горсть и одним скупым движением отправляла их в рот. Мы уважали хлеб. Бравировали, конечно, кидаясь горбушками в школьной столовой. Но это был как раз именно элемент богоборчества. Страшное преступление, за которое, заметь нас кто из взрослых, последовала бы немедленная расплата. Да и самим нам после содеянного было невыносимо стыдно. Ведь это же – хлеб. Это же труд многих людей и спасение других многих людей от голода. В общем, мы любили хлеб. Нас научили его любить, и мы пронесли эту любовь, это уважение, этот почти религиозный трепет через всю нашу жизнь. Итак, мама отправила тебя в булочную. Выдала авоську, 30 копеек мелочью и ценные указания. А также строго-настрого наказала сдачу не тратить, по улицам не шляться и донести покупку до дома в целости и сохранности, желательно к ужину. А дальше начинается приключение. Ты заходишь в булочную, пробираешься к хлебным полкам, берёшь (ну, ты взрослый солидный человек и всё уже давно умеешь делать в свои шесть лет) двухзубцовую вилочку, привязанную бечевой к вбитому в стеллаж гвоздику, и начинаешь проверять хлеб на свежесть. Тут помял, тут прижал, тут осторожно (чтобы никто не видел) потыкал, и принял решение – нужно брать. Правда мама наказала только батон и ничего кроме батона – но у тебя целых 30 копеек, а двушку ты нашёл только что под кассой. И значит 10 копеек у тебя – «лишние», и ты можешь потратить на свежую, сладкую невыносимо сдобную булочку с изюмом. Берём? Ну, конечно же берём. Булочка съедается прямо на крыльце, потому что невозможно терпеть ни секунды, а потом ты бредёшь домой, загребая валенками снег и как-то незаметно для себя кусаешь батон за краешек. На морозе он такой ароматный, такой тугой, такой немножечко сладкий. И ты отрываешь зубами еще кусочек – крооошечный, чтобы мама не заметила. И потом ещё один. И ещё. «И это всё»? – всплеснёт мама руками, когда ты, краснея, протянешь ей авоську с печальным хлебным огрызком. И рассмеётся.- «Ну, ладно. У соседки перехвачу. Но чтоб больше ни-ни». И ты стоишь довольный, счастливый и безумно влюблённый в маму, соседку и саму жизнь. Хлеб чёрный кирпичиком (буханкой) по 12 копеек Можно было взять половинку или четвертинку. Был этот хлеб чуть кислым, с нереально вкусной шершавой корочкой. И не было ничего лучше, чем отхватить горбушку, посыпать ее крупной солью и быстро схомячить. Хлеб бородинский по 14 копеек С кориандром, поэтому на любителя. Кого-то хлебом не корми (простите за дурацкий каламбур) – дай пожевать этого терпкого пахучего хлебушка, а кто-то нос от него воротил, потому что непонятно с чем это вообще можно есть. Хлеб серый краюшкой по 14 копеек Пресный, немного рыхлый и такой... добрый что ли. Очень хорош он был с мамиными щами, борщами и просто с маслом. Причём на масло тоже не мешало бы посолить. Хлеб белый буханкой – 20 копеек Мы помним обычный, желтоватый на разломе, чуть солоноватый на вкус белый кирпичик. Отличные с ним получались масляно-сырные бутерброды, надо отметить. А старшие товарищи напомнили нам еще о существовании еще одного белого кирпичика, который состоял из четырёх сегментов-булочек. Можно было его не резать, а просто ломать. Батон белый по 22 копейки Белый по 22 копейки – самый батонистый батон нашего детства. Был в наличии всегда и употреблялся сам по себе, с маслом, с колбасой, с макаронами (а как же), с вареньем и с сахаром. Вы кстати, помните, что когда дома не было сладкого (вот даже завалящего вареньица не осталось), можно было запросто отрезать кус батона, густо посыпать его сахарным песком, и вкуснотищааа! Батон московский по 25 копеек Сладковатый, нежный, почти сдобный. Потрясающ был с молоком. Вот так с утра берёшь бидончик, бежишь за молоком, по дороге залетаешь в булочную – а там только что хлеб свежий привезли... Дальше можно не рассказывать. Старшие товарищи говорят, что в начале 70-х из провинции приезжали за этими батонами и везли их домой мешками вместо лакомства. Французская булка по 6 копеек Где она? Где она – эта приятная на вид белотелая с хрустящим рёбрышком посередине булка? Куда вы её дели, супостаты! Это ж было чудо советской хлебобулочной промышленности. Ее можно было резать на маленькие бутербродики, а можно было просто от её белого тугого бочка отщипывать кусочки и наслаждаться её безупречным вкусом. Рогалик по 4 копейки А рогалик где? Он был так «пушист» и нежен! Он так податливо расслаивался и так бессовестно таял во рту, что невозможно было его разделить с кем-то ещё. «Я твой, я твой»! – шептал он, стоило взять его в руки. Где рогалик, спрашиваем мы? Ваши многочисленные круассаны конечно хороши, но они лишь слабое подобие нашего рогалика. Маленькие круглые булочки по 3 копейки штука А еще они же продавались в целлофановом «чулке» по пять штук в ряд. Надеемся, что память нам не изменила, и всё таки по пять штук, а не по три. В общем, это были довольно обычные пресные белые булочки, но в них имелся заморский шик. И эта несоветская упаковка, и размер – тоже, будем честны, не имперский – всё это возводило трёхкопеечные булочки в разряд роскоши. Булочки сдобные по 9 копеек и булочки с изюмом по 10 копеек Должны быть непременно свежие. Если чуть подсохнут – превращаются в сдобный сухарь. Правда, были любители именно подсохшей сдобы, но мы к ним не относимся. Мы с восторгом вспоминаем ещё тёплые, нежнейшие, воздушнейшие, сытнейшие булочки. Баранки – 4 копейки штука Обычные баранки, баранки с маком. Они же бублики. Само собой есть их полагалось с молоком, или с киселём. Ну, с домашним компотом на крайний случай. Калач Калачи – большие, мягкие, такие, что хотелось возле них в благоговении замереть на секундочку, чтобы потом взять нож и их порезать на крупные, сытные хлебные ломти. Калачи, кстати, во всех подряд булочных не продавались. Нужно было знать места. И конечно же сушки Сушки обычные и сдобные. Сушки с маком. Розовые сушки с добавкой ягодного сиропа. Сушки круглые, и сушки овальные. Сушки имелись в каждом советском доме. Вешали их гирляндой куда-нибудь на кухню под окно, и оттуда отламывали по одной и с наслаждением грызли. Стоили сушки, кстати, довольно дорого – где-то по рублю килограмм. Но на рубль их можно было купить целую гору. Кстати, цены могут разнИться, поскольку были поясными, ассортимент практически одинаков. Мне кажется, что тот хлеб был гораздо вкуснее, он был настоящим. Возможно возраст... ну, типа, трава зеленее и девки моложе. Но нормального ржаного сейчас не купить, говорят изменили рецептуру, а жаль... Автор Олег Матвейчев

Тебе, девка, житье у меня будет лёгкое, – не столько работать, сколько отдыхать будешь! Утром станешь, ну, как подобат, – до свету. Избу вымоешь, двор уберешь, коров подоишь, на поскотину выпустишь, в хлеву приберешься и – спи–отдыхай! Завтрак состряпаешь, самовар согреешь, нас с матушкой завтраком накормишь – спи–отдыхай! В поле поработашь, али в огороде пополешь, коли зимой – за дровами али за сеном съездишь и – спи–отдыхай! Обед сваришь, пирогов напечешь: мы с матушкой обедать сядем, а ты – спи–отдыхай! После обеда посуду вымоешь, избу приберешь и – спи–отдыхай! Коли время подходяче – в лес по ягоду, по грибы сходишь, али матушка в город спосылат, дак сбегашь. До городу – рукой подать, и восьми верст не будет, а потом – спи–отдыхай! Из городу прибежишь, самовар поставишь. Мы с матушкой чай станем пить, а ты – спи–отдыхай! Вечером коров встретишь, подоишь, попоишь, корм задашь и – спи–отдыхай! Ужену сваришь, мы с матушкой съедим, а ты – спи–отдыхай! Воды наносишь, дров наколешь – это к завтрему, и – спи–отдыхай! Постели наладишь, нас с матушкой спать повалишь. А ты, девка, день–деньской проспишь–проотдыхаешь – во что ночь–то будешь спать? Ночью попрядёшь, поткешь, повышивашь, пошьешь и опять – спи–отдыхай! Ну, под утро белье постирать, которо надо – поштопашь да зашьешь и – спи–отдыхай! Да ведь, девка, не даром. Деньги платить буду. Кажной год по рублю! Сама подумай. Сто годов – сто рублев. Богатейкой станешь! Русская народная сказка «Как поп работницу нанимал». Степан Писахов

Таисия Павловна спешила по широкой сельской улице, прижимая к груди пакет со свежими булочками. - Теперь, на неделю хватить, - думала она, - удачно я к Гавриловне зашла. Успели к автолавке. Бабушка искренне радовалась, что удалось купить еще теплую сдобу. Конечно, она покупная, не домашняя, но заводить тесто ради нескольких булок не хотелось. А больше-то ей не осилить. - Вот если бы сынок был жив. Старушка уже закрывала калитку дома, когда услышала за спиной негромкий голос. - Здравствуй, мать. Вздрогнув от неожиданности, Таисия Павловна медленно оглянулась. Ее буровил глазами невысокий, небритый мужик лет сорока пяти. Таисия Павловна нахмурилась, лицо мужика ей было совершенно незнакомо. - Мать, ты глухая, что-ли? Починить чего не надо? Любой мелкий ремонт делаю. Она будто очнулась. Конечно, у одинокой старухи всегда найдется, что подлатать во дворе. Живет то одна. Но, уж больно лицо у мужика было подозрительное. - Пусти такого к себе - беды не миновать. Она уже было отвернулась, собираясь нырнуть в спасительную тишину дома. Но остановилась запнувшись. Мужик то не милостыню просил, а работу сделать предлагал. Честным трудом на хлеб зарабатывает. Обреченно махнув рукой, побрела назад. - Заходи, милок. Видишь, вон заборчик покосился совсем. Коль не дорого попросишь, то поправить бы. Мужик оценивающе оглядел почти упавший плетень и кивнул. - Много не попрошу, - кинул на лавку холщовую сумку, пошел осматривать поддерживавший забор колышек, - мне бы гвоздей, мать. Найдутся? Таисия Павловна кивнула и посеменила к стоявшей в дальнем конце двора покосившейся сараюхе. Толкнула незапертую дверь и махнула куда-то в темное нутро. - Там погляди. И гвозди должны быть и инструменты всякие. От сыночка остались. Тебя как величать? Мужик, прищурившись, вошел внутрь. - Михаил. Ладно, разберусь. Старушка закивала и поспешила обратно к дому. Чего под ногами путаться? Оставшись один, Михаил осмотрелся. Увидел, сложенные у стены деревянные ящики, двинулся к ним. Лежащей рядом ветошью смел многолетнюю паутину и поднял крышку. От увиденного внутри, он даже присвистнул. В разделенном на отсеки ящике, лежали инструменты. Рубанок, ножовка, молоток. Да все добротное такое. Советское еще, не то, что китайский, ничего не стоящий новодел. - Сколько же сейчас все это стоит? – закралась в голову шальная мысль Судя по тому, как аккуратно разложены инструменты, для хозяина они были, очень, дороги. Взяв, все что нужно, мужчина вышел во двор и занялся забором. Таисия Павловна хлопотала на кухне, поглядывая в окно на работавшего Михаила. - Хорошо, что мужичок подвернулся, а то Ваську соседа не допросишься! – думала она. Налила молока холодного, окно отворила: - Миша, молочка с булочкой не хочешь? Тот отрицательно мотнул головой, занятой работой: - Не сейчас. Что же, Вы так двор запустили? Дети, небось, в город укатили? Бабушка печально скривилась. - Так нет деток то. Одинокая я. Михаил удовлетворенно хмыкнул. Это то, что он хотел услышать. В голове мужика созрел план. Вернувшись в сарай за очередной горстью гвоздей, он перевязал ящик с инструментами, найденной рядом веревкой. Воровато оглядываясь, выскользнул из сарая и спрятал его в лопухах у забора. Решил, что заберет ящик, как стемнеет. Домик старухи на отшибе, никто не помешает. В заборе две штакетины болтаются, аккурат возле этих лопухов. Раздвинет и дело в шляпе. - Зачем бабке инструмент. Да и помрет скоро, пойдет все добро прахом, - думал он. Он быстро закончил работу и назвал старушке небольшую сумму. Бабушка вынесла деньги. Тщательно пересчитала и передала Михаилу. Тот скривился и небрежно сунул деньги в карман. Продаст инструменты, в десять раз больше выручит. Собрался было идти, как Таисия Павловна тронула его за рукав. - Михаил. Ты там, в сарае инструменты видел? Мужик окаменел. - Неужели бабка видела, как он ящик в лопухах прятал? Отвел глаза, потупился. Стал думать лихорадочно, как оправдаться. А пожилая женщина продолжила: - Это от сыночка моего осталось. Уже почитай лет тридцать пылится. Возьми себе. Я смотрю, парень ты мастеровой, пригодится, - потянула его за собой к сараю, - забери. Мужчина дернулся, как от удара. Головой затряс в испуге, что воровство откроется. - Нет, нет. Что, Вы. Инструмент там хороший. Продадите, лишняя копейка будет. Старушка недоуменно склонила голову. - Ну, если забрать не хочешь. Пойдем, я тебя хоть чаем напою. А то почитай весь день голодный. Михаил торопливо кивнул и слегка подтолкнул Таисию Павловну от злополучного сарая. Ему хотелось поскорее покинуть место преступления. Усадив гостя в маленькой чистой кухоньке. Говорливая старушка, не переставая рассказывать о сыне, выставила перед Михаилом красивую чашку в красный горох. Налила душистого чаю, пододвинула утренние булочки. - Бери, свежие. Ой, и вареньица, сейчас положу. У меня свое из антоновки, - пошоркала к буфету. Вытащила красивую резную вазочку и поспешила назад. Поставила перед гостем угощение и открыла старый фотоальбом. - Вот мой сыночек. Может, знал его? Вроде, ровесники. – она показывала молодого офицера на черно-белом фото. Михаил взял в руки затертое местами фото. Вгляделся внимательно и похолодел. Конечно, он узнал этого человека с фотокарточки! Будто юность на него с карточки глянула. Ротный его, Серега Фадеев!!! Тогда в Афгане, он был командиром в их саперной роте. Младший лейтенант, уже понюхавший пороха, принял под свое командование их - новобранцев, сопляков не обстрелянных. Только закинутых в чужую страну из Союза. Узнав, что он, Михаил Акиньшин призван из соседней деревни, к себе вызвал. Расспрашивал долго про семью, про мамку, тогда еще живую, про сеструху. Интересовался, как давно Миша был в его родной Ивантеевке. Разговорились. Серега сокрушался, что дома давно не был. Сначала училище военное, потом Афган - война. За мать свою очень беспокоился, видел ее последний раз перед отправкой. В короткий отпуск приезжал. Друзьями, конечно, после того разговора, они не стали. Но, Серега будто взял над земляком шефство. Словно, во что бы то ни стало, хотел живым сына матери вернуть. Он ведь столько смертей уже перевидал. Тем более, что по гарнизонам прокатилась весть, что скоро войне конец. Будут выводить войска. В тот день, поступил приказ разминировать дорогу для колонны военной техники в узком ущелье. Начался вывод советских войск. Их роту выкинули с вертушки на вершине перевала, ведущему к мосту через Амударью к узбекскому Термезу. Растянувшись цепочкой, они долго спускались вниз к разбитой снарядами серой ленте дороги. Над головой висело низкое зимнее небо. На головы сыпал мелкий холодный дождь. Возвышавшиеся с двух сторон скалистые пики, будто душили с двух сторон шедший отряд. Скрюченными от холода руками, солдаты сжимали металлоискатели и щупы. Провожатые, на коротких поводках вели замерших поисковых собак. Они уже полчаса прочесывали местность, когда воздух вдруг разорвали первые выстрелы минометного обстрела. Раз за разом, маджахеды упорно пытались выдавить бойцов из ущелья. Командир увел роту за скалистые уступы и по рации просил ответного огня, называя их координаты. На горизонте уже появились вертолеты поддержки, когда очередной шквал огня будто выкосил роту. Обезумевший от страха Михаил, сидел обхватив голову руками над телом минуту назад еще живого, приятеля Лехи. Он будто оглох и ослеп, монотонно раскачиваясь из стороны в сторону. Тогда-то, к нему и подлетел ротный. Миша даже ничего не успел понять, как уже лежал прижатый к земле. Совсем рядом раздался взрыв, и полыхнуло ослепительным огнем. Потом наступила темнота. Очнулся Михаил уже в госпитале. После контузии, он долго оставался абсолютно глухим. Его комиссовали и отправили на родину. Судьбой командира мужчина не интересовался. От безысходности, в деревне он запил по-черному. Потом слух вернулся. Наступили лихие девяностые. Работы не было. Михаил подался шабашить с бригадой таких же, как сам неприкаянных мужиков. В начале нулевых, он пытался организовать свой бизнес, но прогорел. Потом загремел в тюрьму. И отсидел от звонка до звонка, долгих пятнадцать лет за разбойное нападение с подельниками на коммерсанта. Вышел недавно, опять шабашить начал. Матери нет. Сеструха с мужем в город подалась. Жить на что-то нужно. И вот теперь Михаил сидел в этом доме и напряженно думал. - Мать, когда сын то твой помер? – опасливо поинтересовался он. Старушка на минуту замерла. Печально скривилась и утерла ладонью пробежавшие по щекам мокрые дорожки: - Так в январе 1989 в Афганистане. Поплелась к буфету, достала бархатную красную коробочку. Положила перед ним. - Вот и награда есть. Солдатика собой закрыл. У Михаила отнялись ноги. Он сидел, не в силах оторвать глаз от налитой ему чашки. - Значит, в тот злополучный день Серега погиб закрыв его собой, – пронеслось в голове. – А, он! Промямлив, что-то нечленораздельное мужчина сполз со скамьи. Быстро попрощался и торопливо поспешил к двери. Он брел по сельской улице к автобусной остановке и напряженно думал. Потом вдруг развернулся и почти бегом поспешил назад. Уже смеркалось, когда Михаил завернул за угол дома Таисии Павловны. Тревожно прислушавшись, он стал красться вдоль забора. Развел руками две не прибитые штакетины и нырнул во двор. Через три минуты, спрятанный в лопухах ящик с инструментами, благополучно перекочевал на прежнее место в сарай. А Михаил, гордо выпрямившись, уходил в сторону пригородного автобуса. На следующее утро, Таисию Павловну разбудил стук в окно. Испуганная старушка, перекрестившись, закуталась в шаль и поспешно открыла створку. Во дворе стоял улыбающийся Михаил. - Вот, мать, специально приехал. Я вчера видел, крыльцо у тебя прогнило. Провалится, не ровен час, убьешься, ведь. Смущенная бабушка замахала на него руками. - Да знаю, я сынок. Обхожу гнилые ступеньки. Не потяну сейчас с оплатой. До пенсии еще неделя. Платить тебе нечем! Но Михаил только отмахнулся. - Чаем напоишь. Уж больно чаек у тебя ароматный. Пока Таисия Павловна протестовала и охала, мужик развил кипучую деятельность. Загнав в дом паникующую старушку, он натащил из сараюхи досок. Полностью разобрал крыльцо, а через три часа собрал новое, пахнущее свежей стружкой. Потом они вместе обедали, сваренным Таисией Павловной борщом. Михаил, как и обещал денег не взял. Попросил только, стопочку беленькой и, про себя, помянул Серегу. Перед уходом, осмелев, спросил у старушки про инструменты сына. Радостная бабушка часто закивала: - Возьми, милок. Заработал честно! Михаил горестно усмехнулся и, сгибаясь под тяжестью ящика, поспешил на автобус. С этого дня мужик взялся за ум. Оборудовал дома столярную мастерскую. Да так хорошо у него дела пошли, что через год, уже цех собственный имел. Финансово поднялся, но по соседним селам дважды в месяц похаживал. Нет, не шабашил. Старикам одиноким помогал. Деньги никогда за помощь не брал. Будто свой грех отмаливал. К Таисии Павловне Михаил приезжал каждый раз, как минута свободная позволяла. Почитай, уже все в ее доме переделал. Доволен был - долг отдавал. Но, больше всего его радовали чаепития со старушкой. Она щебетала счастливая, гостя потчевала. Каждый приезд старалась порадовать Михаила чем-то вкусненьким. Сердце бабушки не нарадовалось. Словно, сынка на войне убитого, вновь обрела. А он сидел за столом, слушая ее щебетание и душой оттаивал. И жизнь его изломанная не такой трагичной казалась. И горизонты новые себе намечал. И понимал, что это такое счастье, иметь родного человека. Пусть, родного не по крови, но по душе! Автор: Виктория Р.

Издатель Г. Маркс в 1899 году купил его сочинения за 75.000 р. и то, что было напечатано, и то, что будет напечатано, с уплатою этих денег в течение трёх лет (в рассрочку). Г. Маркс требовал от Чехова как можно больше рассказцев и составил из них несколько томов. Естественно, что Маркс выручил всю уплаченную Чехову сумму первым же изданием. Эта продажа составляла одно из мучений его за последние годы. Получи он 75.000 р. разом с Маркса, он мог бы ещё что-нибудь сделать с этим капиталом. Но, получая их по частям в три года, он затеял строить дачу и в несколько лет эти тысячи растаяли и растаяла мечта о независимости и свободе. Он снова остался без денег и единственный ресурс, который ему оставался, — это труд. А болезнь усиливалась, то замирая, то проявляясь сильнее. Два года тому назад, разъезжая с ним в Москве по кладбищам — и в Петербурге, и в Москве он любил до странности посещать кладбища, читать надписи на памятниках или молча ходить среди могил — он мне говорил, что не может писать беллетристики. Мысль, что он всё продал, прошедшее и будущее, что есть у него "хозяин", который по праву покупки всем этим владеет, как собственностью, отравляла его. Он пробовал убедить Маркса, нажившего на его сочинениях, как говорили, большие деньги, изменить условия. Г. Маркс предложил ему 5.000 р. на поездку за границу для поправления здоровья и свои издания в хороших переплётах. Чехов издания в хороших переплётах взял, а от 5.000 руб. отказался. Чехов оставил за собой только право на театральный гонорар за пьесы и это право переходит и к его наследникам. Но право на издание самих пьес принадлежит также Марксу. Кладбища и за границей его везде интересовали, — кладбища и цирк с его клоунами. Это как бы определяло два свойства его таланта — грустное и комическое, слёзы и смех, и над окружающим, и над самим собою. А. Суворин. Маленькие письма ("Русское слово", 5 июля, 1904 год)

У этой девочки нету конкурентов! Браво!

«Одинокая женщина ищет друга» Немолодая, еще красивая женщина приклеила очередное объявление на фонарном столбе и медленно удалялась, немного сутулясь. Ее хрупкая фигура уже слегка растворилась в летящих белых хлопьях, когда возле столба под тусклым фонарем остановилась тощая замерзающая огромная собака непонятного цвета и еще более непонятной породы. Она дрожала от холода и голода, глаза ее слезились. С трудом встав на задние лапы, собака прочитала объявление «Одинокая женщина ищет друга». «Это меня ищут — подумала собака. Ведь это я — настоящий друг, верный и преданный… И я должна быть там, где меня ждут…». Она сорвала бумагу зубами, и собрав свои последние силы, пошла по следам одинокой женщины, заносимых снегом и видимых только собаке. Холодный зимний день перешел в еще более холодную зимнюю ночь. Снег обжигал собачьи лапы, редкая шерсть промокла и покрылась ледяными корочками, глаза совсем закрывались от слепящего снега, сил не было, но собака, падая и вставая, шла и шла вперед на зов одинокой женщины, которая ищет друга… И, вот уже нет сил встать, ноги так ослабли, они не держат, и снег… снег, такой тяжелый и холодный… А в двух-трех шагах от свежего сугроба — высокий железный забор и за ним одинокая красивая женщина от предчувствия то ли счастья, то ли беды не может уснуть. Она выходит из теплого дома в домашнем халатике и легких туфельках, не чувствуя холода, она стоит за высоким забором и ждет этого счастья или несчастья. И вдруг рядом с ней небольшой сугроб начинает шевелиться и из-под снега появляется еле живое окоченевшее существо, в зубах у него крепко зажата какая-то бумажка, а в глазах столько преданности и любви… На скомканной бумаге еле виднелась надпись- «Одинокая женщина ищет друга»..... Осторожно, чтобы не навредить, женщина обняла замёрзшее существо, занесла в дом. Яндекс выдал телефон круглосуточной ветклиники, и срывающимся голосом женщина вызвала врача. К счастью, жизнь собаки была спасена, а импозантный врач назначил курс уколов и посоветовал хороший корм. А так как больше вызовов в тот вечер не было, согласился выпить чашечку чая с вкусным домашним печеньем, разговорились... Неженат, девушки не могли понять, почему он возится с собаками, а не бегает по клубам и не тащит в постель практиканток, не могли простить, что срывается в ночь чтобы, как пазл, кусочек за кусочком, сложить раздробленную лапу сбитому коту или помочь тяжело рожающей собаке. Да и неинтересно девушкам слушать про животных, им все больше драгоценности интересны, а не блеск в глазах благодарного существа. Женщина слушала и в глазах загорался огонёк. "А много у вас подопечных в клинике?" - спросила она. "Да, сезон праздников, много аварий, много отравлений, садистов тоже хватает... Через час ехать на перевязки и ставить системы, я сегодня дежурю" - "Можно, я с вами? Я помогу, я умею!" Через год в красивом маленьком домике жила счастливая семья с прекрасным, холёным псом, которая ждала пополнения,и в доме всегда вкусно пахло печеньем! __ Александра Миронова

Я вcё ждaла, покa пoдойдёт жeнщина и слoжит эту кoляску 😂

Taких кукoл в мaгазине нe кyпишь, лимитирoванная кoллекция 😀